Каравашкина О.Н.

Основополагающие аспекты преодоления экономического кризиса на Украине

Социальность и благотворительность

Чем хуже живет народ Украины, тем чаще и чаще правящая верхушка использует понятие социального в обозначении своего курса: капитализм с человеческим лицом, социализованные рыночные отношения, социальные реформы, социальная защита и еще много подобного. Мы не говорим уже о партиях посткоммунистического толка, которые прямо и откровенно зовут общество вернуться назад, к социализму, т.е. вновь национализировать все предприятия. При этом очень часто рядом с понятием социального стоит и понятие благотворительности как одного из краеугольных камней социальной политики.

Но чтобы столь активно и многообразно пользоваться подобными понятиями, необходимо в первую очередь знать, что они означают.

Термин социализм проистекает от латинского socialis, т.е. товарищеский, и сам по себе не определяет ни обобществления производства, ни тоталитарного режима, ни принципа “учет и контроль прежде всего”. Но в Философском словаре советского периода (под ред. д-ра И.Т. Фролова) этот термин уже переводится как общественный, что в общем-то несколько иное – хотя общественное устройство может быть и социальным, если оно товарищеское. Тем не менее, даже в этом переводе данное слово не означает обобществления собственности. Для этого в латинском языке существует другое слово – communis – общий. И это уже действительно означает обобществление – хотя и не обязательно средств производства: можно объединять усилия, цели и т.д., но не собственность. Более того, ни у Сумарокова, ни у Бэкона, ни у других идеалистов, пытавшихся предвидеть коммунизм до Маркса, обобществления собственности не было, а в основу общества закладывалась гармония взаимоотношений между его членами, основанная на принципе служения, о чем так много говорил и Форд.

Хотя, если рассматривать понятие обобществления с точки зрения развития собственности по мере эволюции трудовых и правовых отношений, определенная степень обобществления собственности подсказывается самим ходом истории. Задумаемся: чем отличается монарх как собственник от президента как собственника? Монарх обладал всеми атрибутами собственности на свое государство, вплоть до наследственного права. Власть эту можно было, как правило, отобрать только вместе с жизнью, что и делали периодически царедворцы и родственники монарха. Президент тоже управляет государством и его собственностью, но временно, а главное – он контролируем народом и наследственного права не имеет. Но ведь это и означает обобществление собственности государства при переходе от монархии к демократии (при этом в данном конкретном случае под собственностью государства подразумевается и непосредственно государственная собственность, и частная собственность, которой президент управляет посредством законов, одобренных парламентом – но не при помощи формулировок типа “мы, имярек, волею Божией самодержец Великия, Малыя, Белыя и Всея Руси, повелеваем…”).

Получается, когда весь капиталистический мир любыми способами борется с коммунизмом в пользу демократии, то он фактически борется с тенденцией развития обобществления в виде демократии? Что это – парадокс? Скорее всего, нет. С одной стороны, отнесение понятия коммунизма к утопизму, связанное с преждевременным появлением данного понятия в философской мысли, привело к тому, что прагматическим развитием данного направления серьезные умы не занимались. С другой стороны, с появлением пролетарской идеологии и с обострявшимися с каждым веком противоречиями между трудом и капиталом, утопизм коммунизма принял черты полного и исключительного равенства (в том числе и имущественного) между всеми людьми. И таким образом вышеуказанный классовый антагонизм приобрел политико-экономическую базу. Это вызвало со стороны буржуазии непримиримое отторжение, выразившееся в борьбе с коммунизмом.

В то же время, если подумать, отбросив пролетарские наслоения, то акционирование предприятий, создание трастовых компаний все меньше и меньше делает управляющих компаниями их собственниками. И тем больше предприятиями начинают управлять группы владельцев, наследственное право для которых принадлежит не сегодняшнему хозяину, а тому, у кого будет больше акций завтра. Но ведь это же и есть также одна из форм обобществления!

Таким образом мы видим, что понятие обобществления не является абсурдным, но, как и всё в истории человечества, требует своего постепенного развития, и этапом этому развитию служит, действительно, установление социальных (сиречь – товарищеских) отношений в обществе. Что ни в коей мере не может означать установления гегемонии какого-либо класса над другими. И тем более, когда собственность насильственно присваивается одним классом под видом обобществления, а отношения в обществе узакониваются в соответствии с иным отношением к собственности. Антагонизм же между левыми и правыми, между трудом и капиталом, между демократами и коммунистами и т.д. и т.п. вызван в значительной степени узостью понимания, ограниченностью представления, а зачастую и преднамеренным искажением понятий теми или иными политическими силами в достижении своих, келейных целей. Лидеры подобных движений принципиально не хотят понимать те процессы, учитывать те факторы, оперировать тем комплексом понятий, которые ограничивают их амбициозные намерения, не позволяют безапелляционно расправляться со своими оппонентами, принуждают учитывать более одного мнения. Из этого проистекли и Сталин, и Гитлер – да только ли они? Сколько бед из-за этого переживает сейчас Украина в то время, как вопрос, в сущности, в том, чтобы понять процессы не так, как кто-либо из нас хотел бы их вымыслить, а так, чтобы сами процессы, а главное, их результаты были комфортными для всех граждан и всех национальностей, населяющих Украину. Для этого же необходимо не срезаться зашоренными идеологиями, не пытаться подмять классы или отдельные личности – из этого все равно большой пользы не будет, – но объективно, многосторонне, на концептуальном уровне проанализировать опыт поколений, взяв из него всё лучшее, всё рациональное, действенное – всё то, что позволяет эффективно достичь развития путем преодоления антагонизмов.

И с этой точки зрения принципиально важно понять: каким же образом произошло объединение понятий “товарищеский” и “общенародная собственность”?

В своей работе “Государство и революция” Ленин, вторя Марксу, “несколько” видоизменил понятие социализма: “Маркс не только точнейшим образом учитывает неизбежное неравенство людей, он учитывает также то, что один еще переход средств производства в общую собственность всего общества (“социализм” в обычном словоупотреблении) не устраняет недостатков распределения и неравенства “буржуазного права”, которое продолжает господствовать, поскольку продукты делятся “по работе”” [Ленин, Государство и революция, с.95, курсив наш – авт.].

Как видим, налицо откровенная подтасовка, так характерная для большевиков-коммунистов. За социализмом признается обобществление средств производства (т.е. то, что соответствует коммунизму марксовского типа), но сохраняются капиталистические отношения, которые, по словам того же Ленина, назвать товарищескими никак невозможно: “При капитализме мы имеем государство в собственном смысле слова, особую машину для подавления одного класса другим и притом большинства меньшинством. Понятно, что для успеха такого дела, как систематическое подавление меньшинством эксплуататоров большинства эксплуатируемых, нужно крайнее свирепство, зверство подавления, нужны моря крови, через которые человечество и идет свой путь в состоянии рабства, крепостничества, наемничества” [Там же, с. 91, курсив наш – авт.].

Из этой подмены вытекают свои вполне логичные последствия, которые теперь нам всем хорошо знакомы, когда все народы СССР на своей шкуре испытали, с какой простотой и легкостью подавлялись эксцессы “отдельных лиц” при построении коммуно-социализма. Но главное то, что сам Ленин в то же время не питал никаких иллюзий относительно того будущего, которое он уготовил для народов, что подтверждается в его откровениях – лекции, прочитанной им перед подрастающей партийной элитой (что особо ценно) в Коммунистическом университете им. Свердлова: “Форма господства государства может быть различна: капитал одним образом проявляет свою силу там, где есть одна форма, и другим – где другая, но по существу власть остается в руках капитала: есть ли цензовое право или другое, есть ли республика демократическая и даже чем она демократичнее, тем грубее, циничнее это господство капитализма” [Ленин, О государстве, с. 20, курсив наш –авт.].

Если бы объединить теперь всё фарисейство воедино, то получается, что в коммуно-социализме сохраняются и капиталистические отношения, и власть капитала, если сохраняется государство. Но у капитала должен быть и свой хозяин. Являлся ли рабочий класс хозяином общенародной собственности, как утверждают это коммунисты? Разобраться несложно. Хозяином собственности в нормальном понимании этого слова можно назвать некоторое лицо или группу лиц, которые по своему усмотрению управляют этой собственностью, приумножая ее или разрушая, перемещая с места на место или выбрасывая на свалку. А главное, хозяева имеют право передавать эту собственность в наследство. Исходя из этого, распоряжался ли рабочий класс народным хозяйством СССР? Конечно, нет. Работника и служащего нанимали и увольняли тем же образом, что и в капиталистическом обществе – т.е. на усмотрение руководства. При этом, как они приходили на предприятия “голыми”, так и увольнялись “голыми”. В то же время, если кому-то удавалось выйти в партноменклатуру, то его уже не увольняли, а переводили с одного руководящего поста на другой. Здесь начинались льготы, и спецобслуживание, и всё, о чем все мы хорошо знаем или догадываемся – то, что характеризует правящую элиту, которой была коммунистическая партия.

Хорошо, а имеет ли работник возможность передавать в наследство своим потомкам предприятие, на котором работал, или его часть, или хотя бы простой болт (не украденный) от колеса государственного автомобиля? Тем более нет. Он не мог передать даже свою конуру, в которой прожил всю жизнь, ибо это была не его конура, а государственная.

В то же время коммунистическая партия как коллективный собственник передавала своим подрастающим партноменклатурным чадам в наследство кормило власти. Начиная еще с Ленина, все последующие правители, вплоть до Ельцина, чтобы взять власть, должны были входить в Политбюро ЦК КПСС и никак не меньше. Даже Андропов, когда “проталкивал” Горбачева к власти, заботился прежде всего о введении его в Политбюро.

Но все вышеописанное полностью противоречит ленинскому лозунгу об отмирании государства по мере перехода от социализма к коммунизму. Напротив, в ходе развития коммуно-социалистического государства четко выкристаллизовываются три класса:

- партноменклатура (аналог римских патрициев), в которую входило меньшинство граждан и даже далеко не все коммунисты;

- свободные работники (аналог древнеримских вольных граждан), которые составляли примерно половину граждан СССР;

- узники-рабы, лишенные всех прав, которые составляли вторую половину граждан.

Совершенно аналогична гитлеровская национал-социалистическая иерархия: “Какой вид будет иметь грядущий социальный порядок? Друзья мои. Я вам скажу это: будет класс господ, и будет толпа различных членов партии, классифицированных иерархически, и будет огромная безымянная масса, коллектив служителей, навеки низших, а еще ниже их – класс побежденных иностранцев, о котором я не могу говорить…” [Повель, Бержье, с. 66].

Но обе структуры полностью соответствуют банальной олигархии, означающей “политическое и экономическое господство, правление небольшой кучки эксплуататоров – рабовладельцев, крепостников, капиталистов” [Словарь иностранных слов, с. 453]. Поняв это, мы более правильно сможем взглянуть на те ужасы, которые совершила коммунистическая партия за время своего правления. Тогда становятся понятными моря крови, которые так живописал Ленин, политические процессы 30-х годов, появляется возможность докопаться до истинных причин перестройки, организованной коммунистической партией.

В числе предтеч перестройки Горбачев называет следующий фактор: “Произошло ослабление партийного руководства, была упущена инициатива в некоторых важных общественных процессах. Уже у всех на виду были застой в руководстве, нарушение естественного процесса его смены. На каком-то этапе это привело к ослаблению работы Политбюро и Секретариата ЦК партии, да и в целом Центрального Комитета ЦК КПСС, партийного и государственного аппарата” [Горбачев, с. 17, курсив наш – авт.].

Налицо откровенный процесс загнивания тоталитарной рабовладельческой системы. Что вполне закономерно, если учесть, что Ленин – Сталин (соратники, взявшие власть) являлись первым поколением; Берия, Маленков, Хрущев и Брежнев (компартийная элита, выращенная Сталиным, и его близкое окружение) были уже вторым поколением; а Андропов, Горбачев и Ельцин – это уже третье. То есть весь процесс осуществлялся в соответствии с принципом, сформулированным их же идеологами: “буржуазия вырождается в третьем поколении”. И именно это, а никакие не экономические трудности (являвшиеся только следствием данной главной причины) обусловили так называемую перестройку.

Торопливость же со стороны олигархии, которую мы все, недоумевая, видели, также была вполне понятна. “В рабочем классе, крестьянстве, среди интеллигенции, в партийном аппарате, в центре и на местах постепенно начинали всерьез задумываться над тем, что происходит в стране, росло понимание того, что так жить дальше нельзя” [Там же, с. 19]. То есть перед олигархией однозначно встала дилемма: или их сбросят всех скопом нижестоящие партийные функционеры, или они сами начнут трансформацию системы, возглавив ее. Но к сожалению, именно потому, что это было уже третье, выродившееся поколение, существенных экономических целей, как и рационального взгляда на вещи у них уже не было, как не было и живой связи между верхушкой и низовыми организациями, которая была у большевиков. Тем более, в самый разгар перестройки умирают А.Н. Косыгин и Н.А. Тихонов – два главных мозга хозяйственной и внешнеэкономической политики, которые, кроме того, обладали колоссальным опытом работы и организаторским талантом.

Тем не менее, нельзя не отметить отчаянных попыток реконструкции “третьего Рима”: “Непредвзятый честный подход привел нас к неумолимому выводу: страна оказалась в предкризисном состоянии. Такой вывод был сделан на состоявшемся в апреле 1985 года Пленуме ЦК, который обозначал поворот к новому стратегическому курсу, к перестройке, дал основы ее концепции. Хочу в связи с этим подчеркнуть, что анализ этот был начат задолго до апрельского Пленума, и потому его выводы были глубоко осмыслены. Это был не экспромт, а продуманная, взвешенная позиция” [Там же, с. 18- 19].

И можно добавить – более чем взвешенная. Ведь искренний и честный ленинец Горбачев “забыл” указать, что еще в 1984 году, предвидя неминуемую катастрофу, Политбюро негласно распорядилось организовать “теневые” компартийные структуры (за которые она же сажала цеховиков), а также передавать под контроль функционеров ЦК КПСС остатки “государственных” средств (см. документы в “Известиях”, № 34 за 1992 г. и №№ 59, 60 за 1993 г.). Параллельно с этим по инициативе СССР (читай – Политбюро) в декабре 1994 года на ХХХIХ сессии Генеральной Ассамблеи ООН принимается резолюция “О недопустимости политики государственного терроризма в любых действиях, направленных на подрыв общественно-политического строя в других государствах”. И это в то время, как СССР сам вел захватническую войну в Афганистане, которую начал именно с намерением подрыва социально-политического строя в этой стране. Но для Политбюро это не имело никакого значения, поскольку главной целью этого документа было притормозить активность влияния США, Германии, Англии, Израиля на процессы распада партийной олигархии и потерю собственности “треста” партноменклатуры.

Тем не менее, указанных мер оказалось явно недостаточно, чем и были обусловлены апрельский Пленум, курс на перестройку и лихорадочная активизация деятельности в верхушке властного аппарата – небывалое зрелище со времен Хрущева (т.е. со времени перехода власти от первого ко второму поколению партолигархии). “В кратчайшие сроки в тот год были разработаны крупные комплексные программы по важнейшим направлениям научно-технического прогресса (?! – авт.)… Одновременно, мы взялись за изменение нравственно-психологической обстановки в обществе. Еще в 70-е годы многие поняли, что не обойтись без крутых перемен в мышлении и психологии, в организации, стиле и методах работы, повсюду – и в партии, и в государственном аппарате, и в руководящих эшелонах. И это произошло, в том числе и в ЦК партии, и в правительстве. Потребовались кадровые перестановки на всех уровнях. К руководству стали приходить новые люди, которые в последние годы остро чувствовали ситуацию, имели идеи относительно того, что и как надо делать” [Там же, с. 22- 23, курсив наш – авт.].

Был приоткрыт клапан парового котла – “гласность” (по аналогии с критикой Хрущевым сталинских репрессий); попытались открыть аналогичный клапан в кооперативном движении (по аналогии с тем, как Хрущев в свое время развернул движение совнархозов); под жестким контролем КГБ приоткрыли клапан диссидентам (по аналогии с хрущевской волной реабилитации) – в попытке сбросить давление в системе. Но произошло обратное (как и в хрущевские времена). Приток свежего воздуха еще более поднял давление в системе: в котле оказался не пар, а готовая сдетонировать взрывчатая смесь (тоже по аналогии с хрущевскими временами). Главное – появились и крепли силы, способные отодвинуть олигархию от управления экономическими и политическими процессами. И тогда фракции Политбюро окончательно раскололись на три крыла (во времена Хрущева образовалось два крыла). На одном конце были ортодоксы (в том числе и вся верхушка будущего ГКЧП), настаивавшие на немедленном возврате к прежним методам управления; в центре завис Горбачев, продолжавший безуспешные попытки уменьшить давление в обществе; на третьем был Ельцин с командой “чикагских мальчиков” – монетаристов, настаивавших на том, чтобы закрыть контору “Рога и копыта”, раздать собственность (т.е. тот самый “общенародный” капитал) в управление партийным функционерам и дать возможность каждому выживать поодиночке, пока буря страстей не уляжется и вновь не появится возможность образовать олигархический союз (это направление, характерное именно для процесса загнивания, во времена Хрущева отсутствовало).

Параллельно с этим было принято единодушное решение задраить клапана (то, на что в свое время Хрущев не пошел и поплатился). Было резко и довольно грубо свернуто кооперативное движение. Органы КГБ усилили “работу” по развалу неформальных движений. Против собраний, митингов пошли запреты, дубинки-“демократизаторы”, пахучая “черемуха”, лопатки, спецназ и т.п. Вместо опасных кооперативов “была разработана, а в 1989 г. (после ХХVII съезда КПСС) интенсивно внедрена система малых и средних предприятий, коммерческих банков, акционирования и паев государственного, коллективного, партийного и профсоюзного имущества с обеспечением контрольного пакета акций за специально подобранными “доверенными лицами”, подписавшими “личное обязательство”. Им передавались помещения, строения, материалы, имущество, ресурсы, средства государства вначале на правах аренды с дальнейшей приватизацией, а также под видом долгосрочных кредитов, беспроцентных или низкопроцентных. Под лозунгами перестройки эта система опутала всю страну, все государственное имущество.

Те, кто стал “доверенными лицами” и управляющими добытого имущества, не собираются делиться с “недоверенными”, а тем более – с рядовыми членами бывшей КПСС. Именно это и вызывает такую ненависть и активность бывших компартийных “шнурков” и “швондеров”, а ныне – неокоммунистов или социалистов, коммуноветеранов: их обманули и обошли “доверием”, отодвинули от корыта свои же “товарищи”, а “доконали” демократические процессы и реформы. Среди “доверенных лиц” большая часть директората и управленцев материальной сферы, которые, как раньше, так и теперь, контролируют государственное имущество, и знали, где и что лежит. Более того, законы, проведенные Политбюро ЦК КПСС при М.Горбачеве и видоизмененно действующие доныне, передали им это имущество фактически в бесконтрольное распоряжение – владение – управление” [Харьковская областная организация Демократической партии Украины, с. 8- 9].

Но одного не учла и не смогла подавить верхушка. Во время “оттепели-2” активизировались силы местных компарт. элит, которым выгодна была идея развала империи на удельные княжества. Тем более, что за время перестройки большая часть собственности перешла в их управление. Возникли и развились противоречия Москвы и регионов России (Татарстан, Приморье, Чечня, Якутия) и со всеми республиками Союза, которые были уже неустранимы. В результате резко упал авторитет Горбачева в Политбюро и активизировались оба крайних крыла. При этом крыло Ельцина, конечно же, не имело той силы, чтобы противостоять ортодоксам, а потому перестройка должна была пройти через последнюю попытку возврата к прямому правлению олигархии (как октябрьский брежневский переворот во времена Хрущева).

Как известно, ГКЧП в силу своего абсолютного безволия, нерешительности и боязни ответственности провалилась и олигархия вынуждена была принять сторону Ельцина, что и было закреплено Беловежским сговором. Именно этим и ничем иным объясняется столь внезапный парад суверенитетов, подталкиваемый самими же коммунистами, спешившими закрепить за собой собственность и права распавшегося “треста”. Начался стремительный переход партийных функционеров в хозяйственные структуры, приватизация собственности и все процессы, которые мы наблюдали в то время. Возникла проблема со слишком большой стоимостью объектов “общенародной” собственности – остановили фабрики, сбросили до минимума стоимость основных фондов предприятий, а оборотные фонды не учли, и стали активно их распродавать через экстренно сотворенные малые предприятия. Но после этого приватизация требовала еще много денег. Их “позаимствовали” у народа, нажав на рычаги инфляционных процессов, но для себя сохранив на некоторое время истинный валютный курс путем периодического выпуска золотых и платиновых монет с двойной стоимостью. Одна из этих стоимостей была изображена на лицевой стороне монет и для всех западных банков юридически означала курс рубля, а вторая стоимость обозначалась как коллекционная и была значительно завышена, чтобы прикрыть истинную цель выпуска этих монет в момент обвальной инфляции. Однако инфляционный процесс является эффективным денежным насосом только на фоне работающих предприятий. А потому, как только национал-коммунистические осколки партийной олигархии убедились в пустоте карманов у народа, они так же быстро остановили насос, как в свое время включили его.

Теперь новые коммунисты и так называемые социал-демократы бьют себя в грудь, уверяя, что они вернут людям деньги. Но как они собираются это сделать? Неужели коммунистическая казна, которая, кстати, и теперь здравствует в иностранной собственности и на счетах иностранных банков, вернет награбленное? Никогда. Они рассчитывают осуществить возврат из бюджета Украины. Вот и в проекте бюджета на 1998 год даже строчка появилась – “Затраты на погашение задолженности по обесцененным денежным сбережениям граждан в организациях Сберегательного банка и выкуп облигаций государственного целевого беспроцентного займа 1990 г. – 200 млн. грн.” [Проект Госбюджета Украины на 1998 г.]. Но ведь эти суммы, которые нам хотят вернуть, взяты у нас же за счет повышения налогов! Не говоря уже о том, что сбережения составляют только малую часть тех общих средств, которые были изъяты национал-олигархией за эти годы путем недоплат, спекулятивного повышения цен и несвоевременных выплат – вот где главные деньги!

Данный анализ хорошо показывает, что у странных явлений копирования законопроектов, выжидательной позиции правительств, противоречивого отношения к иностранным инвесторам имеются вполне обоснованные причины. Так же как и у странного поведения лидеров компартий и соцпартий постсоветских государств – обломков “треста”. Ведь надежда, как говорят, умирает последней. И хотя “трест”, как показывает анализ, развалился под давлением собственной безынициативности его акционеров, сегодняшняя практика показывает, что отдельно взятые члены Политбюро столь же мало смыслят в руководстве, как и их совокупность в виде Политбюро. А следовательно, часть из них сейчас активно пытается сформулировать условия возврата к старой олигархии и восстановления целостности “акционерного общества закрытого типа”. В частности, знаменательно, что рядом с Зюгановым, который отмежевался от старой компартии и внешне даже противодействует крайним ортодоксам типа Сажи Умалатовой, Баркашова и К⁰, стоят гекачеписты, т.е. те самые крайние ортодоксы, пытавшиеся силовым путем восстановить целостность олигархии. И это наилучшим образом демонстрирует истинную направленность, которой следуют посткоммунисты, обещая народу розовый рай коммунизма.

Вот то главное, что обязан понять каждый из простых людей Украины. Не в социализм, не к благоденствию зовут народ партии комсоциалистического толка, когда убеждают к возврату в СССР. Они пытаются возродить рабство, но без фетишей народной собственности и социальных гарантий, утвердив права олигархии на всю собственность, и “права” пролетариата подчиняться их властвованию, которое они будут осуществлять с еще большим рвением, вымещая на нем всю свою бездарность, безынициативность и поражения во времена перестройки. Ведь, сменив окрас, коммунистические хамелеоны ни в коей мере не поменяли своей сущности: “Существует такой тектологический (т.е. каркасный, структурный – авт.) закон: если система состоит из частей высшей и низшей организованности, то ее отношение к среде определяется низшей организованностью. Например, прочность цепи определяется более слабым звеном, скорость эскадры – наиболее тихоходным кораблем, и пр. Позиция партии, составленной из разнообразных классовых отрядов, определяется ее отсталым крылом. Партия рабоче-солдатская есть объективно просто солдатская. И поразительно, до какой степени преобразовался большевизм в этом смысле. Он усвоил всю логику казармы, все ее методы, всю ее специфическую культуру и ее идеал. Логика казармы, в противоположность логике фабрики, характеризуется тем, что она понимает всякую задачу как вопрос ударной силы, а не как вопрос организованного опыта и труда. Разбить буржуазию – вот и социализм. Захватить власть – тогда все можно. Соглашения? это зачем? – делиться добычей? как бы не так; иначе нельзя? ну ладно, поделимся… А, стой! мы опять сильнее! не надо… и т.д. С соответственной точки зрения решаются все программные и тактические вопросы!” [Богданов, с. 353].

В то же время, путь к действительно социальному (сиречь – товарищескому) обществу может лежать только через построение балансной экономики общества – экономики такого общества, в котором соблюдение экономических и политических прав каждого гражданина будет обеспечиваться законом, с оплатой по труду, в зависимости от инициативности, деловой и профессиональной ценности каждого гражданина – именно тем законом, который Ленин считал несправедливым способом распределения результатов труда. Конечно, и на данном пути неминуемы острые конфликты, проблемы и сложности, некоторые из которых мы уже проанализировали в предыдущих пунктах, а часть будет проанализирована далее. Ведь люди есть люди, и совершенного общества на Земле нет и вряд ли когда-нибудь будет. Единственное, что способен сделать человек в своем несовершенстве – это построить структуры общества таким образом, чтобы каждый гражданин этого общества имел реальную возможность легальным путем реализовать свою трудовую, деловую, интеллектуальную активность во благополучие себе и окружающим людям. Для государства же, на которое возлагаются задачи координации активности членов общества, главным должен стать принцип: “Если вы требуете от кого-нибудь, чтобы он отдал свое время и энергию для дела, то позаботьтесь о том, чтобы он не испытывал финансовых затруднений. Это окупается!” [Форд, с. 115].

При этом социальный характер государства, его стремление избавить своих граждан от финансовых затруднений ни в коем случае не должны увязываться с благотворительностью в виде подачки. Подачка унижает как дающего, так и принимающего милостыню и, как правило, не приносит пользы ни тому, ни другому. “Если сочувствие побуждает нас накормить голодного, почему же оно не порождает в нас желания сделать этот голод невозможным?” [Форд, с. 172]. “Дифференциация производства предоставляет работу, которую может исполнить всякий. В дифференцированном производстве больше должностей, могущих исполняться слепыми, чем существует слепых. Точно так же имеется больше мест для калек, чем существует калек на свете. На всех этих должностях человек, который близоруко почитается объектом благотворительности, заработает точно такое же хорошее содержание, как умнейший и сильный рабочий” [Форд, с. 174].

Дать возможность каждому члену общества сказать себе, что деньги, которые он имеет и может истратить, заработаны его честным и активным трудом – вот, по нашему мнению, истинная благотворительность, поскольку позволяет человеку быть равным среди равных по духу, независимо от физических изъянов, стать свободным и независимым в распоряжении своими собственными, заработанными средствами – это и есть то благо, которое может сотворить государство для своего гражданина, получая при этом сторицей в виде товаров, картин, книг, научных открытий и много, много другого, а главное – в виде благодарности гражданина государству, сделавшему его уверенным в своих собственных силах, в виде гордости гражданина за свое государство – именно той гордости, которая порождает дух Нации.